«Исследуя американский менталитет, я заметил, что есть некий американский путь достижения успеха и триумфа в жизни. Что интересно, он идентичен для всех людей, при этом никому не известен. Я назвал его американским квестом. Американский квест выглядит определенным образом. И чтобы в нём разобраться, нужно найти человека, который знает, как это пройти… Еще в 90-х годах тестировали бизнесменов, которые добились определенного успеха, и ни один из них не смог объяснить, как он это сделал, кроме стандартных фраз: «оказался в нужном месте в нужный момент времени» либо «мне просто повезло…».
(Академик Мальцев Олег Викторович. Новая книга «Русский квест»)
- СТРАНИЧКИ БЫЛОГО…
В семидесятые годы журналистские наши круги, ромбы и треугольники муссировали такой анекдот. Корреспондент Центрального ТВ интервьюирует молодую интересную горожанку. «Вот вы – из такой семьи! Ваш отец- инженер, мать – врач. Сестра закончила школу с медалью, поступила в медицинский. Брат учится в техникуме, спортсмен. Как же это вы стали… интер-девочкой? Попросту: валютной проституткой?». И она отвечает: «Нет, точно не скажу. Не знаю. Врать не хочу. Наверно, просто повезло».
Сэкономим время-энергию на вычислении доли шутки в этой шутке. Живой интерес обывателя (а отсюда – так или иначе отражающих его журналистики, литературы вообще и даже некоторых наук) к людям известной судьбы, в общем-то, вполне логичен. В том числе в криминальной сфере. Успех! Оно конечно, разными землянами и их сообществами явление это трактуется по-разному. То, что для одних – префикс-идея, единство цели, а её осуществление – разрешение жизненной сверхзадачи, для других нечто сомнительное. А для третьих – верх позора и безобразия. Но успешный человек просто не может не привлечь внимание сам по себе. То же касаемо известных носителей жизненных аварий и катастроф. В особенности, если успех, триумф или авария, катастрофа — в доходах, в уровне потребления и в бытоустройстве. В здоровье. Причём, последние воспринимаются с не меньшим вниманием. Как в той одесской притче: «Представляете, вчера на моих глазах Рабинович попал под грузовик! Казалось бы, кто мне Рабинович? Ну, совершенно посторонний, чужой человек. Сосед. А всё равно – приятно…». Чаще всего относится это к внешнему рисунку роли, как говорят режиссёры и актёры. И разговоры этого круга не идут дальше простой констатации факта. Этот (эта, эти) взлетели. Достигли цели. А тот (та, те), наоборот, сгорели. Рухнули. Цена и сущность всего этого, его, так сказать, технология – в контексте причинно-следственно связи, для многих почему-то значительно менее интересна.
Многое тут зависит от текущей социальной моды. Исторически недавно, в суровые сороковые-пятидесятые и даже в оттепельные шестидесятые годы материальные, вещественные вершины если и брались — то как можно незаметнее для окружающих. Удачники всячески конспирировали свои «достижении» и в эпоху разбушевавшегося ОБХСС. Вспомним популярный тогда «Ночной патруль»: ловкий деляга-завмаг жаловался подельникам: «Мы с женой готовим два обеда – один на примусе, на коммунальной кухне, из расчёта официальной зарплаты, а второй – в комнате, на керосинке, по-настоящему. Дома я курю «Тройку», а на службе – «Север». И ужасно боюсь перепутать». Да-с, так было не только в кино. Но послевоенные поколения, якобы мечтавшие исключительно о тумане и о запахе тайги, о повороте вспять Оби, Енисея и Лены, о космосе и пролитии крови за Отечество, к семидесятым уже основательно подустали от этой софистики и бедности. И в полном соответствии с школярскими законами физики потенциал давно зажимаемой пружины начал энергичный переход в кинетику. Пружина стала разжиматься. Нужно заметить, на этом деле стали прогорать и отдельно взятые полпреды героического довоенно-военного поколения, носители высоких советских и партчинов. Да и принципиальность-неподкупность ОБХСС (расшифровка для новых поколений: «Отдел Борьбы с Хищением Социалистической Собственности) вскоре стала притчей во языцех. И полуграмотные торговки зажили так, что инженерам-учителям не снилось. В народе немедленно на эту тему зашелестели анекдоты.
«Сенька, что это у тебя в дневнике – замечание?». «Нас в классе, папа, спрашивали сегодня – кем работают родители». «А ты, что же, не знаешь, кто я?». «Нет, знаю, конечно. Я сказал: старший продавец гастронома». «Ну?». «А потом учительница спросила Витьку. И он так гордо ответил: мой папа – старший инженер!». Ну, и я, конечно, расхохотался». «Как же тебе, сынок, не стыдно: у людей в семье несчастье, а ты – смеёшься!». И пусть читатель этих строк тоже не смеётся. Лучше –загляните в официальную статистику тех лет. Средняя зарплата по стране приблизительно – 85 рублей. Прописью: восемьдесят пять. В индустриальной сфере – 120 (сто двадцать). В легпроме, пищепроме, торговле и общепите — 75 (семьдесят пять). А в очереди на кооперативные квартиры, автомобили «Волга», «Москвич», «Жигули» и «Запорожец» — в основном, крупные учёные, лауреаты госпремий и завмаги, завсклады, завбазы, товароведы, рубщики мяса, старшие продавцы. И просто – продавцы. Ну, и продавщицы, конечно. И всесильная партия, её «глаза и уши» не видели в этом ничего странно-тревожного. А народ всё шелестел:
«Сёма, привет. Сынок закончил школу. Надо его устроить». «Хорошо. Я его поставлю на мясо. Он будет иметь четыреста, четыреста пятьдесят, пятьсот. До шестисот». «Да нет, ты меня не понял. Мальчик закончил одиннадцать классов. Ему нужно что-нибудь…». «Понимаю: поставлю его на рыбу. Он будет иметь триста пятьдесят, четыреста…». «Нет, ты меня не понимаешь. Он – только после школы. Ему бы что-нибудь такое… Ну, на сто рублей. На сто двадцать». «Ну, ты загнул. На сто, на сто двадцать… так для этого же нужно высшее образование!».
2. ПЛЕМЯ МЛАДОЕ, НЕ ЗНАКОМОЕ…
А уж новый век-тысячелетие встретили экс-советские граждане не только энергичной добычей ещё вчера как бы презираемых ценностей, но и почти открытой демонстрацией своих достижений в этой области. Что исторически быстро и демонстративно расслоило великий-могучий, а главное – ещё вчера единый с партией народ на примерно-соблазнительно-богатых и неприлично-уныло бедных. Ну и, естественно, серединку, середнячков. Которые всё желают подняться к первым. И всё срываются ко вторым. Куда-то подевалась всенародная антипатия к ворам и вообще – к миру преступности. Интеллигенция стала смачно ботать по фене. Преступник стал положительным героем литературы и кино…
Слово «Карьера» обрело всенародную симпатию. В идеалы вышли не только головокружительные карьеры, деньги, болтовня о хазах-фазендах и особняках в мавританском стиле, о регулярном отдыхе на престижных курортах. В белых штанах. И о фирменном барахле. Хотя и об этом обо всё — тоже. Чертовски привлекательны стали делающие яркую карьеру. Взошедшие на её блистательную вершину. И удержавшиеся на ней. Чертовски же стали радовать сограждан лица, так или иначе накопившие грубо материальные ценности, занявшие высокие посты и не удержавшие их. Помните стоматолога Шпака («Иван Васильевич меняет профессию…»): «Всё же, что нажито непосильным трудом…». Нужно заметить, в шестидесятые и ещё в семидесятые некоторое время сохранялась излётная социально-психологическая инерция пролетарского аскетизма и борьбы с вещизмом. Терминологический оборот «Общество потребления» относился целиком к растленному Западу. И время от времени СМИ отвлекались на борьбу с потребительскими настроениями наших граждан. Ещё вращался маховик социального заказа…
…Сосед привязал волкодава
На цепь, на короткий прыжок.
О, мой современник — куда вы?
Зачем вы так рано, дружок?
Старатель, добытчик и модник,
Ковбой в «Жигулёвском» седле –
Что вам обещали сегодня
Украсть и продать на Земле?
По гордой воскресной орбите
С красивой воскресной женой
Уходит в полёт потребитель –
Большой, всепогодный, стальной…
Как говорится, симфонический оркестр сразу остановить нельзя. Но любая инерция не бесконечна. Более того, одни крайности почему-то сменяются другими, противоположными. И если в физике с этим разобрались ещё великие, то в жизненных сферах это редко привлекало внимание учёных. Тем более не может пройти мимо нашего внимания научный поиск в этом направлении академика Мальцева Олега Викторовича, из нового труда которого («Русский квест») и взят эпиграф к этому материалу. На мой взгляд, стремление подвести теоретическую базу под явление успеха (в комплексе – научно проанализировать саму природу стремления к нему, постановку задачи и сверхзадачи, определения цели и путей-дорожек к ней), во-первых, очень точно соответствует концепции Олега Викторовича: наука должна служить делу, обязана теснейше связываться с практикой. Ибо более точного критерия истины, чем практика, до сих пор не придумано. А во-вторых, в точности соответствует умонастроениям нормальных, психически полноценных землян. Ибо – кто же из нас не желает успеха себе и своим родным-близким. Касается это даже таких исключений, как садомазохисты – просто «Успех», «Цель», «Душевный комфорт» они трактуют несколько иначе. Это – как в алгебре: формула общая: «А + В + С». А вот цифровые значения, как и сумма — разные.
Впрочем, даже внеклинические, так называемые нормальные особи, в рамках этой формулы и цель, и путь к ней трактуют порой своеобразно. Например, по принципу: «Мне мало самому чего-то добиться. Мне очень нужно ещё, чтобы и у других ничего не вышло». И бывает, человек добивается того, чтобы у этих самых других ничего не вышло – за счёт усложнения пути к своей личной цели. Или даже – отказываясь от такового. Лично мне за всю жизнь так и не удалось постичь – какой, извините, кайф они на этом ловят. Но наблюдал я подобное не раз и не два. И – невооруженным взглядом. Бывало это не только в трамвае или на «Привозе». Памятен рассказ приятеля-прокурора. Он долго был зампрокурора в одном из районов области. И заметил: в ходе судебных заседаний председатель никогда не давал осуждённом тот срок, который он, сторона обвинения, требовал. Всегда ставил целью и добивался другого приговора. Давал больший срок. Давал меньший срок. Но, повторюсь, никогда требуемого. Потом зама назначили прокурором в соседний район. На прощальном банкете – перекурили, — и он спросил у председателя о причинах такого его упорства. В чём смысл? Какова цель? Зачем он стремился к подобному (признаться, странноватому) успеху? Зачем добивался его? И тот ответил: «Знаете, а вы мне всегда не нравились!». Рассказывая об этом, приятель закончил так: представляешь, я ему был несимпатичен. И из-за этого кто-то сидел в тюрьме больше. А кто-то – меньше…
Не этот ли настроенческий эффект имел ввиду академик Мальцев Олег Викторович, когда писал: «…в одном из своих интервью абсолютный чемпион мира в тяжелой весовой категории Майк Тайсон заявил, что он так и не понял, как он стал чемпионом мира по боксу». Увы, очень многие земляне и цель жизни, и маршруты к ней определяют… да-да, чисто настроенчески. И менее всего глубоко и всерьёз анализируют эти категории. Тем более, они далеки от мысли посоветоваться в этом плане с наукой, почитать что-либо на сей счёт. Поговорить с учёным. Если в занудной Европе уже давно и нередко присутствуют такие консультации (от перспективы брака и деторождения и до брачного контракта), то мы – наследники широкой натуры предков, глубоко презиравших теоретизирование и расчётливость, — с удовольствием напеваем:
«Пускай лошадка поспешит
Сквозь полночь, наугад,
А уж потом судьба решит —
Кто прав, кто виноват».
Или:
«Прожечь лета б дотла,
А там – пускай ведут
За все твои дела
На самый страшный суд.
Пусть оправданья нет
И даже век спустя,
Семь бед – один ответ,
Один ответ – пустяк…».
И как со школьных лет нам симпатичен папаша Евгения Онегина, который
«…Служив отлично благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец…».
И ещё:
«И снова он едет
Вперёд, в бездорожье, во тьму,
Куда же ты едешь,
Ведь ночь подступила к глазам!
Ты что потерял, моя радость?» —
Кричу я ему,
А он отвечает:
«Ах если б я знал это сам…»
3. ТРИ БОЛЬШИЕ РАЗНИЦЫ…
Оно конечно, так проще. Но, увы, чревато… И кто же из взрослых, читай – тёртых, битых, стреляных, желающих отвечать и за себя, и за других людей позволит себе роскошь жить наобум и креститься не ранее, чем грянет гром. А если простому смертному – самому, один на один с судьбой, не так уж просто разобраться в этом деле, то тем более бесценны для нас опыт человечества и размышления на эту тему учёных. Тем более, есть мнение о том, что – при всём разнообразии людских натур и судеб, есть в них и немало общего.
Олег Викторович говорит: «Так как, американский квест на сегодняшний день полностью исследован и понятен, у меня возник вопрос, идентичен ли американскому квесту европейский, в том числе, и русский квест? Выяснилось, что последний отличается от американского кардинально. Неудивительно, что американцам очень тяжело работать в русскоязычном пространстве, потому что здесь все устроено по-другому».
А ведь я когда-то не обратил внимания на слова некоего колонеля американской полиции, которого сопровождал по Одессе (в ранге главы гражданского совета при ГУМВД); он сказал в итоге – «Ваши милиционеры у нас в США, может быть – и смогут работать. А вот наши, американские у вас – вряд ли». Казалось бы, одно и то же дело: борьба с правонарушениями и преступностью, их профилактика и защита Закона. Цели-задачи примерно одни и те же. А поди ж ты…
При этой смете только сейчас заинтересовал меня и вопрос № 1: ну, а их люди преступного мира – цели и задачи которых во всём подлунном свете одинаковы в принципе, — у нас смогут «работать»? То же – наши у них? Не случайно звёзды криминала привлекли внимание Конана Дойля, О.Генри, Р.Стивенсона и Чарльза Диккенса. А из-под их блестящих перьев и от экранизаторов – продвинутых европейских и американских читателей. Ведь иные из них видели в такой литературе чуть ли не инструкции по постановке цели жизни и её достижения.
Вопрос №2: могли бы стать Мишка Япончик, Бенцион Крик, Фроим Грач, Лёнька Пантелеев героями американского, английского или французского эпоса? Или, скажем, Фокс и Ручечник, уже давно популярные у наших читателей и зрителей?
В середине шестидесятых, ещё далёкий от этих вопросов, термина «Квест» и бесед с академиком Мальцевым Олегом Викторовичем, но под впечатлением переписки старого Максима Горького и юного Исаака Бабеля и верящим, почему-то, в свою литзвезду, решил я переместится на Молдаванку. Дабы, на основе знания классики о ней, изучить её современность (известнейший культурно-криминализированный центр в стране развёрнутого строительства коммунизма) и написать книгу о преемнике былого бабелевского короля Бени — некоего Абали, которому беспрекословно были подмандатны и Госпитальная, и Степовая, И Болгарская. И Мясоедовская улица моя. Считал, что это и есть – пойти в жизнь, как посоветовал в своё время Горький Бабелю. Почему последний и поселился на Молдаванке. Живя, правда, в месторождении своём – на Большой Арнаутской, я поступил в девятый класс вечерней школы рабочей молодёжи именно на Молдаванке. Куда и отправлялся четыре вечера в неделю – даже чаще, поскольку ещё и немедленно случился роман с одноклассницей и певчей птицей с Лазарева (угол Высокий переулок). Я тем более поверил в удачу, что так сложилось – оказался, без малейших усилий со своей стороны, в одном классе с Осипом, Берой, Тосиком, псевдонимами правых-левых рук самого Короля. Он, между прочим, тоже числился за нашей школой. Но занятия не посещал, что не мешало ему успешно переходить из класса в класс. И получить «аттестат зрелости». Да, я вписался в это сообщество. Мало того, подмога на уроке литературы (сочинение насчёт типичного образа), под гитару пара песен и анекдотов на перемене и по пути домой их расположили ко мне совершенно. Так что, когда несчастный соперник мой сдуру собрал «мазу» — он пожалел о том, что родился на свет Божий. Чем не квест? Самый настоящий!
Верно? Ведь верно же? У мен были налицо: 1). Ясная цель: Король. 2). Намеченная дорога к ней. 3). Высокохудожественная бабелевская инструкция прохождения. 4). Жажда изучения реальности материала и творческого его воплощения. 5). Приятельство со свитой Короля. 6). И даже муза, хоть и весьма далёкая от литературы, но незаменимая консультантка в местных традициях.
Сверхзадача? Ну, а как же, была, конечно. До зубной боли хотелось понять: как это вообще возможно, что при единой-неделимой советско-партийной власти, при беспредельном в районе могуществе райкомов партии и комсомола, КГБ и милиции, прокуратуры и суда, здесь имеется Король. Который взимает дань. Вершит суд – правый, и скорый. Является персоной неприкосновенной. И абсолютно легальной, всем известной. У Бабеля, я знал, полицейский чин боролся с королём Молдаванки. И утверждал: там, где есть государь император, там не может быть короля. А вот у нас есть и ЦК, и ОК, и РК. И есть… король. Это признают и матёрые рецидивисты, перевоспитанные советской тюрьмой и вернувшиеся по местам прописки. И шибкая поросль, явно идущая им на смену. И детки, мальчики-девочки, с восхищением провожавшие взглядами Короля со свитой, просто и величественно дефилирующих по Госпитальной в сторону Степовой – для премъерного просмотра «Человека-амфибии» в кинотеатре «Серп и Молот»…
4. НИЧТО ПРЕКРАСНОЕ НЕ БЕСКОНЕЧНО…
Кстати, о первой личной встрече. Я с его гвардейцами как-то вечерком вышел из Пищевого техникума на Прохоровской. Затрёпанную книгу Бабеля «Одесские рассказы» нёс я в правой руке. И гвардия вдруг замедлила шаг. К нам подошел Король. С гвардейцами он поздоровался за руку. А у меня взял книжку – просто, как будто бы она лежала на полке. И пошел своей дорогой. Немного отлегло. Но довольно быстро я ощутил себя вроде как в джунглях. Куда экспедиции учёных нужно пробиваться годами. И не без потерь. Неведомая доселе цивилизация. Другая планета. Мечта писателя сбывается! Быстро пухла большая, в твёрдом переплёте, с глянцевой бумагой, «Канцелярская книга» с набросками романа. Детали были – самые экзотические. Рассказы камер-пажей о королевских приключениях записывались мною аккуратно и подробно. Из них ясно следовали королевская широта его натуры, справедливость и своеобразное благородство, физическая сила и бесстрашие. И полная уверенность, что это – навсегда. И потому – абсолютно надёжно. Я уже совсем близко подбирался к таинствам его взаимоотношений с властями и женщинами.
Обойдёмся здесь без подробностей. Хотя многие из них стоят целых томов. Интересующиеся могут испить из того чудодейственного источника, полистав мою книгу «И Молдаванка, и Пересыпь». Именно – со страницы 211. «Дело» короля, которого убили…». Издана она была много позднее, в восьмидесятых. И никак не может быть признана достижением той, далёкой цели. Я, разумеется, не равняю себя с Исааком Эммануиловичем Бабелем. Разве что, в конце концов и неподалёку от своей цели, мне так же, как ему, пришлось драпать с Молдаванки, аки тать в ночи. Как писал поэт, «Ах, это, братцы, о другом…». В двух словах: однажды гвардейцы зашли за мной на Большую Арнаутскую: идём к Абале. Зовёт. Отказываться было даже не смешно. Муза сидела у меня. Повели обоих.
Одесский двор на Госпитальной. Гарлем. Забранные фанерой и стёклами галереи и бельё на верёвках. Но комнаты красивые, чисто-аккуратные. И с приличной мебелью. А главное – неожиданно много книг на полках, от пола до потолка. Король показался мне мельче, чем тот, громила, на Прохоровской. Но – плечистый, крепкий, спортивный. В очень дорогом олимпийском спорткостюме. С белыми буквами на груди «СССР» и в белых «Ботасах».
Он указал на мою книгу, лежащую на полированном журнальном столике, рядом с телефоном. Очень внимательно вгляделся в музу мою ненаглядную. Жестом пригласил её сесть в кресло. Кивнул своим гвардейцам. И они мягко, под руки, вывели меня из королевской квартиры – по плебейскому коридору в замызганный двор. И на улицу. В общем, «Одесские рассказы» вернулись на своё место в мой шкаф. А муза-то тю-тю. Где-то через неделю встретились мы в школьном дворе, где бил жиденький фонтанчик. И устроил я ей сцену у фонтана. Само собой, наговорил кое-что лишнее. И о ней, и о Короле. А через день Осип, Бера и Тосик перехватили меня у панорамного кинотеатра «Родина» — по дороге в школу, на Молдаванку. И объяснили: туда больше не ходить. Отметелят. Но им бы этого не хотелось. И потому – вали обратно. Нет, определённо я им нравился. Хотя до сих пор не пойму – чем и почему…
Да, был поиск. По-одесски. Неумный, залитературенный. Нетрезвый. Влюблённость в идею и даму. И всё – прахом. Что называется – шерше ля фам. Ведь потом, уже в губернской славе и дамском внимании, я получил возможность дописать тот роман. С натуры. Ведь Король, оказывается, не просто сошелся с моей Музой. Но и женился на ней. И его свита стала её свитой. А потом его убили. В тюрьме. Такой, вот, квест вышел.
Но думаю теперь: если бы я тогда, пускаясь с судьбой в такие реверси, побеседовал с Олегом Викторовичем Мальцевы или, хотя бы, почитал его книгу о квесте американском, европейском, русском, и вообще – как таковом, — кто знает, не стоял бы на первой полке отечественной прозы, рядом с «Одесскими рассказами» роман о короле Молдаванки шестидесятых? Назвался бы он, скорее всего, «Квест по-одесски»…
Ким Каневский
Заслуженный журналист Украины,
главный редактор «Вестника Грушевского»